19 августа в Колонном зале Дома Союзов фракция КПРФ в Государственной Думе ФС РФ провела «круглый стол» «Фракция КПРФ в борьбе за целостность страны, против либеральной «пятой колонны»!» (к годовщине событий августа 1991 года).
Дополнительно:
Сергей Обухов, доктор политических наук
19 Августа 2025, 14:29 (обновление: 19/08/2025, 19:12)
В работе «круглого стола» принимали участие Председатель ЦК КПРФ, руководитель фракции КПРФ в Государственной Думе ФС РФ Г.А. Зюганов, депутаты Государственной Думы, федеральные и исполнительные органы власти, представители общественных организаций.
В числе выступающих - доктор политических наук С.П. Обухов. Публикуем развернутый материал, подготовленный одним из основателей ЦИПКР - С.П.Обуховым к «круглому столу».
Краткое содержание материала
1.Перестройка в контексте исторических попыток советских реформ
2.Между «обновлением» и демонтажем советского цивилизационного проекта
3.Идеологические и клановые истоки принятия теории «конвергенции» в форме концепта «Европы от Атлантики до Тихого океана»
4.Реальные планы «перестройщиков»
5.Победа идеологического меньшинства над большинством
6.ГКЧП как последняя попытка спасти СССР: могли ли победить просоюзные силы?
7.Уроки для нынешней России
Введение
В русской история было три значимых смуты: смута начала 17 века, события распада государственности после отречения императора в феврале 1917 года и распад страны в 1991 году. При всех спорах - завершила ли СВО на Украине длящуюся с 1991 года новую российскую Смуту - важно извлечь из нее исторические уроки и оценить – нет ли на современном этапе развития России вероятности нового «элитного» предательства, чреватого новой деструкцией на просторах нашего Отечества?
Перестройка, начатая в 1985 году под руководством М.С. Горбачёва, считается поворотным этапом в истории Советского Союза, как собранной большевиками ипостаси исторической России после краха империи в феврале 1917 года. Официальной целью перестройки было «обновление» социализма».
Многие пишут сейчас про «ошибки». Уверен, что «ошибки» при перестройке никакой не было. Перестройка была вызвана необходимостью очередного процесса модернизации советской системы в связи с вызовами времени.
Просто в «верхах», в период трансформации, произошел «перехват» управления и власти особым политическим субъектом, контрреволюционной «группировкой в верхах» - для реализации принципиально иного «проекта» общественного устройства. А вот откуда взялась эта «группировка в верхах» и чьи классовые интересы представляла — это один из неисследованных проблемных вопросов.
1.Перестройка в контексте исторических попыток советских реформ
Перестройка не была первым опытом трансформации советской системы. В.И. Ленин, с 1918 по 1922 годы, опробовал пять «типов» государственной политики сообразно ситуации в стране и мире — от военного коммунизма до НЭПа.
При известном отношении отца-основателя нынешней Российской Федерации - В.И. Ленина - к институту парламентаризма, при строительстве и государственном оформлении «системы» Советов, тем не менее, постоянно возникала проблема соотношения ее с парламентаризмом, возможностью доминирования в системе госвласти парламентского учреждения. Даже в резолюции ВЦИК от 4 ноября 1917 года уже говорилось о «советском парламенте рабочих масс».
Следует сказать про «сталинский» кафтан» и «Веймарские» корни» Конституции 1936 года. Как выяснил экс-глава Верховного Совета Анатолий Лукьянов, изучая архивы, вождь взял за образец Веймарскую конституцию, так как хотел адаптировать элементы парламентаризма в устройство Советов: «Сталин велел собрать все мировые конституции. Четыре тома! Особенно его интересовала Германия. Получился гибрид — «советы в парламентской «рубашке».
«Перестройка» системы народного представительства в середине 1930-х годов, даже официально, определялась И.В. Сталиным, как движение к «своего рода, советским парламентам в республиках и к общесоюзному советскому парламенту». Однако, как подчеркивал А.И. Лукьянов, «советская система переварила «парламентскую» систему», сохранив и Советы, и доминирование правящей Компартии над госаппаратом.
Реформы Хрущёва (1950—1960-е г г.), косыгинская реформа 1965 года и дискуссии 1970-х, включая «брежневскую» Конституцию, также демонстрируют высокую адаптивность системы Советов и партийного доминирования в ней к потребностям изменяющейся в стране и мире действительности.
Страна же надорвалась на «андроповской установке» - «мы ещё до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живём и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно, экономические…»
Это публичное признание идеологической «несостоятельности» руководящего слоя еще тогда, в 1983 г., шокировало многих в советском обществе. Не «непонимание» общества, а именно отказ от марксистского метода. Вместо анализа классовых противоречий — статистические выкладки. Вместо критики и «укрощения» бюрократии, а также «распорядителей» госсобственности — стремление к «самосохранению» этого слоя.
Ю.В. Андропов - многолетний руководитель «ведущей спецслужбы» Советского Союза, а впоследствии и Генсек компартии - был очень закрытым человеком. И поэтому мы до сих пор не знаем, чего, конкретно, каких именно реформ хотел Ю.В. Андропов.
Но сегодня очевидно, что многие активные «перестройщики» в руководстве страны — его прямые «выдвиженцы».
И можно полагать, что именно отсюда, с «андроповских времен», и родился курс на «реформы», призванные не спасти социализм, а интегрировать Советский Союз в капиталистическую «систему». Однако при трансформации должны были быть сохранены и усилены позиции той самой «номенклатурной группировки», которая стремилась быть не только распорядителем, но и полновластным владельцем общенародной собственности. Естественно, прикрываясь при этом «технократизмом», осуждая все «измы», рассуждая про «конвергенцию социализма и капитализма».
Нельзя отказать «остроумию» замысла «перестройщиков». Сначала «раскрутили» «руками» «обиженной» научно-технической интеллигенции, разночинного чиновничества и служилого люда «великую потребительскую» революцию» 1980-1990-х, а затем отправили эти самые «реформаторские советские средние слои», кричавшие на митингах «КПСС — дай порулить», под «социальный нож» гайдаровских реформ. В итоге - недовольные получили «двести сортов несъедобной колбасы» в магазинах, засилье колониального «ширпотреба», при неподъёмных ценах и сокращении производства этой самой колбасы, плюс безработицу и «коллапс» экономики. А «управленцы - перестройщики» «отхватили» владение «лакомовой» госсобственностью - с возможностью «менять» стратегические ресурсы страны на западные «стеклянные» бусы» престижного потребления и вхождения – «до поры до времени» - в «предбанник» западной «глобалистской элиты».
В любом случае, знаменитый «андроповский» вывод - «про незнание общества» - к началу перестройки послужил. Для одних групп - основой для поиска путей дальнейшего развития системы Советов, в условиях научно-технической революции и все большей активности новых, ориентированных на модернизацию и прорыв в XXI век социальных групп советского общества – и, прежде всего, научно-технической интеллигенции, высококвалифицированных слоев рабочего класса, использующих промышленных роботов и нарождающуюся компьютерную технику.
Для других же групп, связанных с «теневым» распределением, в условиях дефицита и несовершенства планирования, в лице переродившихся управленческих кадров — послужил оправданием применения в практике партийно-государственного строительства теории «конвергенции социализма и капитализма». Эта часть «элиты», брезгливо относившаяся на словах ко всякого рода «измам», на деле всерьез считала возможной «конвергенцию социализма и капитализма». Правда, при этом рассматривала ее, как первый шаг вхождения в западный, глобально-капиталистический проект, - при отказе от альтернативного советского, социалистического пути развития.
Сегодня, спустя сорок лет, можно полагать, что особенность «перестройки 1980-х годов» заключалась не в «масштабе» вызовов перед советским «проектом», а именно в «стратегическом целеполагании» руководства, которое отражало накопившиеся противоречия в трансформировавшейся за «послесталинский период» высшей управленческой «прослойке» — «распорядителей общегосударственной собственности», в просторечье называемой - то «аппаратом», то «номенклатурой». Понятно, что никакой Горбачев с Ельциным, Яковлевым и Шеварднадзе – и даже сотней подобных политиков - не смогли бы осуществить процесс демонтажа СССР.
Это было под силу только «коллективному политическому субъекту». А он, формируясь в недрах партийно-хозяйственного и силового высшего аппарата управления страной - после сталинских и хрущевских «перетрясок» - все более стал осознавать свой узкий, отдельный интерес. А именно – необходимость перехода от исполнения функций «распоряжения собственностью», подконтрольной обществу и КПСС, к полноценному «владению» этой общенародной собственностью, созданной за многие десятилетия советского «рывка».
2.Между «обновлением» и демонтажем советского цивилизационного проекта
Ноябрь 1985 года. Советские зрители впервые увидели по ТВ не парадный репортаж, а острые дебаты на сессии Горьковского облсовета. В кадре — 76-летний Андрей Громыко, Председатель Президиума Верховного Совета Советский Союз (СССР), еще в марте предложивший ЦК избрать генсеком М.С.Горбачева. Громыко с бесстрастным лицом слушает критику, сам резко высказывается о дефиците товаров и нежелании местных Советов быть хозяевами на своей территории, приструнить союзные предприятия. Кадры, напоминавшие западные парламентские трансляции, удивили страну. Это потом, спустя три года, пошли прямые трансляции съездов Советов и КПСС. На мой взгляд, именно с горьковской речи Громыко начинался эксперимент по превращению «декоративных» Советов в реальную власть.
Однако Громыко с ветеранами Политбюро «перестройщики» вскорости вынудили «уйти». И как оказалось впоследствии, назревшие реформы были использованы для перехвата реальных рычагов власти. И проведению реформ велось уже той частью партийно-хозяйственной и силовой элиты, что была нацелена на отказ от великого советского эксперимента.
Конечно, кадровые решения 1985 года ещё не означали отказа от социалистической модели: речь шла о дисциплинарной модернизации («ускорение»), как справедливо пишет известный историк советского периода Юрий Спицын в книге «Разгадка Горбачёва. От “ускорения” к “перестройке” (1985–1987 годы)”. Но кризис 1986 года (Чернобыль, провал хозяйственных инициатив) сделал неизбежным переход к более радикальной «перестройке» — с политическими и идеологическими последствиями. Именно в 1987 г. на январском пленуме был зафиксирован лозунг «перестройка по всему фронту». Это как раз то, что можно назвать моментом, когда в элите оформились силы, «нацеленные на конвергенцию и отказ от советского цивилизационного проекта».
Объективная необходимость модернизации общества и советского проекта была очевидна. Ведь к середине 1980-х годов Советский Союз оказался перед многочисленными внутренними и международными вызовами.
Застой производства: Темпы роста экономики снизились, фондоотдача падала. Плановая система буксовала, не справляясь с нарастающей сложностью экономики. Требовали разумной апробации многие идеи децентрализации, повышения хозяйственной самостоятельности предприятий, чем уже в это же время активно занималось китайское руководство, особенно в деревне, решая продовольственную проблему.
Нарастал потребительский дефицит: ВПК на противодействие рейгановской программе «звездных войн» потребовались новые дополнительные ресурсы (как оказалось, нас тогда первый раз Запад «обманул», заставив отвлекать колоссальные ресурсы на ложные «звездные» цели в гонке вооружений). Потребительский рынок не обеспечивал запросов граждан, наблюдавших картинку «потребительского рая» в Европе, как в капиталистической, так и социалистической ее частях. Росли «очереди», «блат», процветал теневой сектор.
Финансовый кризис: Падение нефтяных цен (1985—1986), рост внешнего долга, дефицит бюджета.
Политико-идеологические предпосылки. Торможение «социальных лифтов», прежде всего для новых социальных групп, определявших научно-технический прогресс, развитие ВПК. Внешним проявлением чего стала демонстративная «геронтократия» в высшем руководстве и «застойные» кадровые явления на региональном уровне. Рост социального неравенства и все более безнаказанные признаки коррупции в управленческом аппарате остро воспринимались на фоне идейных деклараций о социальной справедливости, что приводило к подрыву веры в социалистические идеалы.
Социальное расслоение: Под маркой «пропаганды равенства» скрывалась кастовость, привилегии чиновничества, на которые общество уже не соглашалось, оценивая негативно качество их управленческого труда.
Внешнеполитические вызовы. Экономика уже надрывалась, пытаясь обеспечить поддержание паритета с США. А ввязывание в aфганский конфликт, где вместо прагматичного отстаивания законных геополитических интересов страны стали доминировать завышенные, не соответствующие состоянию местного общества идеологические цели. А это не только подрывало международный авторитет СССР, но и отвлекало огромные ресурсы на оборонные нужды и модернизационные проекты в афганском обществе. Более того приводило к нестабильности в родственных Афганистану республиках Средней Азии, переживавших демографический бум.
Объективная необходимость реформ была очевидна. Однако вместо модернизации социализма произошёл демонтаж системы, внешне выглядевший как стихийный, но на самом деле проработанный для облегчения перехвата власти и собственности.
3.Идеологические и клановые истоки принятия теории «конвергенции» в форме концепта «Европы от Атлантики до Тихого» океана»
Проект «конвергенции» имеет долгую историю. В 1960—70-е годы в среде либеральной интеллигенции, научной элиты и, как следствие, в части управленческого аппарата СССР стали циркулировать идеи «гуманного социализма», «технократической модернизации» и «сближения» систем». «Отец водородной» бомбы», а впоследствии - «знамя» «перестроечной» интеллигенции, академик А. Д. Сахаров еще в 1968 году писал по этому поводу: «Конвергенция социалистической и капиталистической систем […] представляется единственной альтернативой «гибели человечества».
Многие исследователи процессов, происходящих в «позднесоветской» элите, выделяют одного из ключевых носителей концепций «конвергенции», буквально «заразившего» прослойку «распорядителей государственной собственности», это - Джермен Гвишиани. Его деятельность стала одним из «скрытых механизмов» подготовки «перестройки». Сын генерала НКВД Михаила Гвишиани, он занимал высокие посты в советской «системе». Был заместителем председателя Госкомитета по науке и технике в 1962—1985 годы, где курировал научно-техническую разведку и международное сотрудничество. А с 1976 года возглавил одновременно еще и Всесоюзный НИИ системных исследований, который стал «кузницей кадров» для будущих рыночных реформ. Здесь «засветились» экономисты-реформаторы, включая Е. Гайдара, А. Чубайса и С. Шаталина. ВНИИСИ же был советским филиалом Международного института прикладного системного анализа (МИПСА), находящегося в Вене и продвигавшего концепции «конвергенции социализма и капитализма», что позже легло в основу «перестройки».
Также Гвишиани являлся «мозговым центром» комиссии Тихонова-Рыжкова (1983 г.), созданной Андроповым для разработки экономической реформы Советского Союза. Именно он настоял на подключении к работе «Ленинградской экономической» школы» Чубайса и Васильева. Также Гвишиани, как член Римского клуба и соучредитель МИПСА в Вене, сыграл заметную роль в интеграции западных экономических идей в советскую систему управления.
Кстати, МИПСА, созданный при участии Гвишиани, формально позиционировался как «нейтральная площадка» для сотрудничества ученых Востока и Запада. Однако его реальная роль была иной. Институт стал местом взаимодействия советских и американских спецслужб, где советские специалисты изучали западные экономические модели. В рамках ВНИИСИ — советского филиала МИПСА — стажировались будущие «младореформаторы». Здесь, например, разрабатывались программы перехода к рыночной экономике, включая печально известную «Программу 500 дней» Шаталина. Важную функцию МИПСА играл и в «деидеологизации» элиты, что создало почву для распространения, якобы, «технократического подхода» и концепций «конвергенции».
Кстати, брак Джермена Гвишиани с дочерью Алексея Косыгина, тогдашнего премьер-министра правительства Советского Союза, существенно усиливал его влияние. А зять Гвишиани, Евгений Примаков, будущий премьер-министр правительства РФ, также участвовал в «перестройке» в составе «горбачевской команды», где дослужился до поста председателя палаты Верховного Совета СССР.
В общем, есть все основания считать обоснованными утверждения экспертов о том, что именно Гвишиани, а также кадры и структуры, связанные с МИПСА/ВНИИСИ, стали одним из ныне известных «вирусов» в «системе» СССР, запущенным под видом идей «конвергенции двух систем» - для процессов будущей дезинтеграции и поглощения раздробленной исторической России глобальным капиталистическим «проектом».
Как видно из опубликованных мемуаров различного рода деятелей «перестройки», концепция «конвергенции двух систем получила поддержку в Международном отделе ЦК КПСС, в аналитических центрах и институтах, работавших на Центральный комитете партии, а также силовых структурах.
В литературе сегодня можно найти упоминания о том, что во второй половине 1980-х годов в международных подразделениях ЦК партии и соответствующих академических структурах разрабатывались даже целые «сценарии» «переформатирования» Коммунистической партии Советского Союза путем:
• трансформация в социал-демократическую партию;
• создания «демократической» платформы», как прообраза «второй» партии;
• отказа от руководящей роли КПСС и рабочего класса, то есть отказа доминирования интересов Труда над интересами Капитала.
Георгий Шахназаров, помощник Горбачёва, вспоминал: «В Международном отделе ЦК обсуждалась возможность эволюции Коммунистической партии Советского Союза в сторону социал-демократии». А Анатолий Черняев, заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС, а позже советник Горбачёва, так описывает дискуссии у «перестройщиков»: «Некоторые предлагали «двухпартийность», но это было утопией. Мы хотели «либерализации сверху».
Сегодня уже очевидно, что в недрах ЦК КПСС велась подготовка к формированию «двухпартийности» и социал-демократизации «передовой части» КПСС.
Тот же Е.Ю. Спицын, например, детально показывает, как шло кадровое обеспечение «нужной» трансформации КПСС. Уже в 1985–1987 годы в ЦК и Политбюро ЦК была сформирована «команда Горбачёва», включавшая Яковлева, Лигачёва (на первых порах), Медведева, Шеварднадзе и др., решавшая задачи в ходе «перестройки» не по модернизации советской системы, а именно «конвергенции» социализма и капитализма – под лозунгом «примата общечеловеческих ценностей». Автор пишет, что именно в этот период происходила «кадровая революция в партийных и госплановских органах, фактически выведшая на господствующие позиции сторонников «перестройки».
Сегодня много публикаций и о том, что даже в недрах «государственно-чекистского аппарата» вызрел, вынашиваемый еще с «андроповских» времен, план «трансформации» Советского Союза.
«Мы имеем полное право говорить, что эта «часть» элиты КГБ - не вся элита, и уж тем более не все КГБ, где было огромное количество людей, совершенно честно выполнявших свои обязанности - была «мотором» разрушения Советского Союза и вхождения России, «освобожденной от окраин», в Европу, в «западную цивилизацию» - любым путем», как утверждает, например, руководитель ЭТЦ Сергей Кургинян. Он также называет все это «проектом» Куусинена-Андропова». Целью развала Советского Союза было - избавиться от власти Коммунистической партии, а также от ее «идеологии», чтобы создать «позитивный, прагматический, прозападный, государственнический, замечательный, «нормальный» курс развития страны, которым и будет руководить такая вот «элита» КГБ.
По крайней мере, небезызвестный «порожденец перестройки» В. Жириновский открыто обвинял в этом члена Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), председателя КГБ СССР В. Крючкова. А бывший первый секретарь МГК КПСС Ю. Прокофьев сообщал даже о проработке вопроса выдвижения В. Крючкова на пост Президента Советского Союза. Собственно говоря, вся проработка «путча» осуществлялась, по версии Ю. Прокофьева, именно генералами КГБ и имела целью привести к власти главу этого ведомства. Тем более прецедент подобного «шага» уже был - в 1982 году, когда Советский Союз возглавил руководитель КГБ страны.
Кстати, у историка Е.Ю. Спицына «чекистская» тема в «генезисе» проекта «перестройки» раскрыта в биографической главе о Горбачёве. Он подчёркивает, что именно благодаря Андропову, который познакомился с молодым ставропольским секретарём крайкома Горбачевым на Кавминводах, в результате чего последний получил мощную протекцию и выход в высшую номенклатуру. Тем самым его книга лишний раз подтверждает тезис: «чекистская» линия», действительно, сыграла роль в формировании, так называемого, «реформаторского крыла» партии.
Сегодня исследователи все чаще отмечают, что часть силовиков и представителей партноменклатуры в начале 80-х годов пришла к выводу, что в условиях расцвета «общества потребления» на Западе – разумеется, за чужой счет - революции там не будет. Советский же Союз для достижения аналогичного уровня жизни своего населения «грабить мир» не может. Поэтому его возвращение к революционной «миссии» и строительству общества «разумной достаточности», через идеологический «разогрев» населения, небезопасно. В том числе и для позиции «перерождающейся номенклатуры», которая все больше из «распорядителей» государственной собственности мечтает стать ее полновластным «собственником». Отсюда и популярность в «верхах» идеи «конвергенции» капиталистической и социалистической систем, глашатаем которой был небезызвестный академик-диссидент А.Д. Сахаров.
Кстати, продолжение альтернативного Западу «красного» советского «проекта» рассматривалось номенклатурой, как риск ядерного столкновения с тем же Западом.
Также во внимание был принят и «исламский» фактор - в контексте обсуждавшегося «элитой» плана по расчленению Советского Союза. Он уже тогда воочию проявился в республиках Средней Азии — в ходе войны в Афганистане. А бурный рост народонаселения там мог поставить под угрозу планы по «прозападной демократизации» страны – якобы, в усеченном виде, без республик Средней Азии, России будет спокойнее интегрироваться в Европу.
Кстати, косвенно существование подобных соображений подтвердил и В.В. Путин, в июле 2024 года, отвечая на вопросы иностранных журналистов. Он публично повторил опасения, которые три десятилетия назад сподвигли силовую элиту Советского Союза совместно с Ельциным-Кравчуком-Шушкевичем, в Беловежье, отделиться от среднеазиатских республик: «Если кто-то нас подозревает в каких-то там имперских амбициях, вы прикиньте: если мы восстановим Советский Союз, то у нас будет преимущественно исламское население. Вам в голову никогда не приходило такое?» — заявил тогда президент. Правда, «отделение» от «среднеазиатского» фактора» привело к раздроблению «триединого русского ядра» — образованию, в виде «обрубков» Советского Союза - РФ, Украины и Белоруссии. За что мы сегодня и вынуждены платить столь дорогую цену в ходе СВО, пытаясь «ликвидировать» «проект Анти-Россия», который геополитические западные оппоненты соорудили на Украине, — одной из важнейших частей ядра «русского мира».
И как квинтэссенция подобного рода номенклатурных «планов-проектов» 1980-1990-х годов — «горбачевско-ельцинская» интеграция «в Европу от Атлантики до Владивостока» - через особые отношения с объединенной Германией: вспомним первоисточник — предложение Берии, высказанное в 1950-х годах, об отказе от строительства социализма в ГДР.
В этих условиях и была предпринята попытка изменить «вектор развития» событий - через создание Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП).
Главными скрытыми факторами, так называемого, «путча», которые, в итоге, «переиграли» патриотически настроенных «силовиков», были вовсе не те силы, на которые в то время указывали пальцем, - отнюдь не сам Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП). А поднимающая голову политическая группировка, которая в то время называлась «демократами», и которая позже трансформировалась в «либералов». Публичными выразителями их интересов стали Ельцин, Собчак, Попов, Яковлев, Шеварднадзе и другие.
Естественно, что они отражали интересы номенклатурно-хозяйственных кланов, вынашивавших проект «размена власти на собственность» и последующей «интеграции в Европу» - ценой отказа от собственного глобального советского цивилизационного «проекта».
Еще одним косвенным подтверждением проведенного размена «власти на собственность» внутри правящего силового и партийно-хозяйственного «слоя» стали откровения первого главы Центрального банка России Матюхина, кстати, тоже высокопоставленного сотрудника КГБ. Он открыто признал, что часть золотовалютных резервов Советского Союза, в период острого противостояния по линии «Горбачев-Ельцин», была буквально «уворована» кланами - для расчета новой «элиты» с уходящей старой.
«Когда мы начали в декабре 1991 года работать с Внешэкономбанком, то обнаружили пропажу 12 млрд долларов валютного резерва и 300 тонн золота. Остались одни расписки. Вскоре я начал ездить на совещания председателей центральных банков в Базель. Там я поставил вопрос о поиске пропавших валютных резервов. Мне обещали найти пропажу. Информация о моих поисках дошла до российских верхов. И это стало одной из причин моего быстрого снятия. Гайдар тоже, не зная моих действий, нанял американскую фирму для поиска денег, но вовремя остановился. Я же на свою беду выяснил, как уходили деньги и золото в октябре—декабре 1991 года. Этими средствами новая власть откупалась от старой», писал позднее Матюхин.
Но это уже было следствием поражения ГКЧП, результатом стремления новых «элит» закрепить перехваченную власть на постсоветском пространстве.
В общем, можно смело полагать, что происходящее в «мозговых центрах» «перестройки» после изменения соотношения сил в руководстве ЦК — это была контрреволюция в форме «партийной реформы». Ликвидация диктатуры пролетариата, под соусом «модернизации» и приверженности «общечеловеческим» ценностям», «социал-демократизированная» Коммунистическая партия Советского Союза - должны была стать элементом буржуазной парламентской системы, с гарантией сохранения активов, власти и собственности для правящей группы.
4. Реальные планы «перестройщиков»
«Отключение партии от государственного управления». Июльский (1988 г.) Пленум ЦК КПСС, в рамках концепции разграничения функций партии и государства, принял решение о «перестройке» партийного аппарата, упразднив большинство хозяйственных и отраслевых отделов. Тем самым партия сама, добровольно отказалась от контроля над экономикой и госуправлением.
Апрельский (1989 г.) Пленум ЦК КПСС ознаменовался грандиозной чисткой высшего руководящего органа партии: 74 члена и 24 кандидата в члены ЦК подали в отставку, в результате чего Центральный Комитет уменьшился почти что на четверть — оппонентов «группы Горбачева-Яковлева» ловко «списали» «по возрасту». Это было кардинальное изменение баланса сил в «верхних этажах власти», шаги, которые позволили приступить к осуществлению заявленных планов «политической реформы» - под лозунгом, якобы, усиления полновластия Советов.
Сегодня исследователям очевидно: официальные лозунги — «ускорение», «гласность», «демократизация» — маскировали радикальные разрушительные цели представителей части высшего партийно-хозяйственного и силового аппарата, управлявшего страной.
«Архитектор перестройки», член Политбюро и активный «помощник» президентов – сначала Горбачева, а потом и Ельцина — А.Н. Яковлев - признавал: «У нас был единственный путь — подорвать тоталитарный режим изнутри… Мы своё дело сделали» («Известия», 1998 г.).
Кстати, Горбачев, даже перед смертью продолжал обманывать других и себя: «Система не доверяла людям, не верила в способность народа к самостоятельному историческому творчеству. А мы, инициаторы перестройки, знали, что люди, получив свободу, проявят инициативу и энергию созидания». Только вот «свобода», в виде скоропалительного ухода партии и государства от регулирования различных сфер общественной деятельности, привела к тому, что вакуум заполняли и перехватывали другие силы — «теневые», более «низкого и корыстного качества».
Наполнение новым содержанием системы «народного представительства в Советском Союзе» - под лозунгом «разграничения» функций, которое предложил в своем докладе М.С. Горбачев на ХIX партийной конференции (1988 г.), было во многом непонятно - ни для партии, ни для общества. Впоследствии недоумение переросло в такие оценки – мол, доклад был «полон обманных ходов», а также сожаления по поводу того, что «только теперь наши обманутые соотечественники узнают правду о замыслах «прорабов перестройки». Хотя на самом деле многое в планах инициаторов «перестройки» и не скрывалось изначально. Например, уничтожение жесткого пропорционального представительства в советской «системе», передача ей реальных властных функций.
«... Не следует опасаться непропорционального представительства раз- личных слоев общества. — увещевал делегатов М.С.Горбачев, предлагая в завуалированной форме программу ликвидации партийной монополии на власть. — Боевые, политически грамотные и активные люди есть у нас и в рабочем классе, и в крестьянстве, и в интеллигенции. Надо лишь создать хорошо отлаженный состязательный механизм, который обеспечит их наилучший отбор избирателями. И тогда все основные группы населения, их интересы, найдут свое отражение в составе Советов».
Кстати, сам факт телетрансляций с заседаний этого форума стал не только приобщением рядовых избирателей к процессу выработки ключевых политических решений, но источником и массовых ожиданий перемен в обществе. Правда, оценка факта первого опыта телетрансляции с советского политического форума была неоднозначной. Так, известный и давний оппонент М.С.Горбачева профессор Р.И.Косолапов увидел лишь анестезирующий эффект от подобного проявления гласности: «Поскольку конференция широко транслировалась по телевидению, час за часом, день за днем отчетливо прослеживалась тактика политического надувательства, которую, к сожалению, всерьез воспринимали...». Именно после ХIX партконференции, как подчеркивал один из близких к М.С.Горбачеву аналитиков В.Кувалдин, «началось «самоотключение» партийного аппарата от рычагов управления». Или, как теперь утверждают оппоненты последнего Генерального секретаря, «он поставил партийное руководство под контроль внепартийной, чиновничье-интеллигентской и мелкобуржуазной смеси, в которую быстро стали превращаться Советы», т.к. «растоптал социально-классовый принцип формирования Советов».
Фактически в том же русле прозвучало и признание «архитектора перестройки» А.Н.Яковлева о существовании замысла, что с системой «надо было ... как-то кончать. Есть разные пути, например, диссидентство. Но оно бесперспективно. Надо было действовать изнутри. У нас был единственный путь — подорвать тоталитарный режим изнутри, при помощи дисциплины тоталитарной партии. Мы свое дело сделали».
Именно к лету 1988 года исследователи относят принятие М.С.Горбачевым решения о переходе к президентской форме правления, в виду планируемого ослабления «генсековской вертикали» из-за стремительно начатых процессов демонтажа партии-государства.
Апология «потребительства». Из мемуаров видно, что переформатированная под технократические идеи и концепцию конвергенции часть «номенклатуры» пришла к выводу, что социализм проигрывает не в сфере труда и научного развития, а в сфере потребления. Поэтому для закрепления своего права владения, а не только временного распоряжения общенародной собственностью, часть «элиты» начала раскачку массового сознания через подмену социалистических идеалов пропагандой жизни «как на Западе».
При этом разбуженные вполне разумные потребительские запросы советских людей игнорировались и неудовлетворялись из-за стратегических ошибок в планировании и управлении.
Александр Яковлев притворно сокрушался: «Революционный романтизм умер. Нужен был прагматизм. Мы не поняли, как быстро всё рухнет».
Ему вторил Михаил Горбачев: «Люди хотят жить лучше. Социализм должен быть привлекательным».
Так идеология «разумной достаточности» и социальной справедливости была отвергнута «перестройщиками», всячески дискредитировалась через подконтрольные «перестройщикам» СМИ, а вместо этого сделана ставка на буржуазный индивидуализм и рынок, без учёта классовых противоречий и социокультурных различий.
Геополитика расчленения: «Советский Союз без Средней Азии». Параллельно с идеологическим демонтажом реализовывался и такой геополитический расчёт. В «общеевропейским дом» решали входить без азиатских республик Советского Союза», постоянно требовавших больших дотаций, в том числе из-за взрывного демографического роста. Кстати, именно поэтому «Беловежские соглашения» в 1991 году подписывались без них. В мемуарах сейчас пишут про аналитические доклады спецслужб, где обсуждалась идея «усечённого Советский Союз» — без Средней Азии, Кавказа, Прибалтики. Сценарий объяснялся:
• демографическим взрывом в южных республиках;
• исламским фактором;
• невозможностью интеграции этих территорий в «общеевропейский дом».
В воспоминаниях ряда сотрудников фигурирует формула «перестройщиков»: «Советский Союз без Азии — это Европа, Советский Союз (СССР) с Азией — это колония».
Экс-руководитель КГБ Азербайджана Гейдар Алиев признавал в последние годы жизни, что готовил независимость Азербайджана ещё при Союзе. Кстати, он уже в 1991 году, в Нахичевани, предлагал немедленно провозгласить независимость Азербайджана.
Интеграция в глобальный Западный проект: от Берии до Горбачёва. Проект «Европа от Атлантики до Владивостока» — не выдумка Горбачёва. Этот проект восходит к послевоенным послесталинским планам могущественного руководителя спецслужб Советского Союза Лаврентия Берии, который предлагал в 1953 году отказаться от ГДР ради объединения Германии и доступа к западным технологиям. Вячеслав Молотов, сталинский председатель Совета народных комиссаров и Наркоминдел в период войны, находясь в опале после хрущевского разгрома «арифметического большинства в Политбюро» в беседах с писателем Чуевым вспоминал: «Берия говорил: Зачем нам ГДР? Пусть объединяются. Мы получим технологии и рынки». Те же аргументы звучали и период сдачи ГДР в перестройку.
Сегодня этот «план Берии» - а это более 20 записок в Президиум ЦК КПСС с марта по июнь 1953 года - стал достоянием гласности. И большинство пунктов плана — это реализованная спустя 40 лет программа «перестройщиков». Здесь и десталинизация, от которой общество захлебывалось в 1980-90-е, департизация с передачей власти в райисполкомы и Совмины, пересмотр истории Великой отечественной войны, возврат Японии северных территорий и, наконец, печально знаменитая записка «О мерах по оздоровлению политической обстановки в Германской Демократической Республике» от 2 июня 1953 года. В общем, горбачевская установка «Мы — часть общеевропейского дома. Границы должны стать прозрачными» родом от установок Берии на «объединение Германии» в обмен на западные технологии и вхождение в западный мир.
Существует широко распространённая цитата, приписываемая Михаилу Горбачёву: «Целью всей моей жизни было уничтожение коммунизма… Именно для достижения этой цели я использовал своё положение в партии и стране…»
Подлинность её сомнительна. Однако сам Горбачёв в интервью признавался: «Я был и остаюсь приверженцем социалистической идеи. Но я возглавил процесс развенчания той модели, которая делала ставку на диктатуру». То есть он признаёт, что возглавил демонтаж — под видом реформ. А результаты говорят сами за себя: уничтожение партии, распад СССР, приватизация государственной собственности номенклатурными кланами.
Перестройка — это не стихийный распад, а переход власти от находившихся под партийным, государственным и общественным контролем прослойки распорядителей госсобственности, вынужденных действовать в интересах человека Труда к департизировавшейся «номенклатуре», сначала позиционировавших себя как беспартийных технократов, а потом приватизировавших и общенародную собственность и не упустивших реальную политическую власть. Перестройка — это управляемая контрреволюция, осуществлённая сверху руками перерожденной «номенклатуры», прикрытая риторикой гуманизма и демократии.
Она была:
• идеологически обоснована через концепт конвергенции;
• политически реализована через демонтаж партии-государства, действовавших в интересах людей Труда;
• геополитически оформлена как попытка вхождения в «Европу от Атлантики до Владивостока» через расчленение страны, «не влезавшей» в эту самую Европу;
• экономически завершена через приватизацию и реставрацию капитализма.
5.Победа идеологического меньшинства над большинством
Естественно, что для массового сознания скрытые замыслы представителей различных влияний в партийном руководстве значения не имели. Даже в последние годы существования Советский Союз (СССР) общественному восприятию правящей партии — Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС), как доминирующей силы, казалось, мало что угрожало.
Опросы Центра исследований политической культуры России 1988-1990 годов свидетельствовали, что о разрыве с социализмом, то есть об изменении общественного устройства, пыталась вести речь лишь скромная (5-7 %) доля граждан. «Диссидентская» и «демороссовская» оппозиция долго оставалась категорией латентной. Речь первоначально шла лишь о явлении, которое современные западные исследователи называют, в частности, «кликами», то есть вкраплениями в общественную ткань «неформальных, но внутренне четко структурированных элитных кружков», которые «сотрудничали долгие годы и разрабатывали сложные, эффективные и негласные сети отношений». А затем и о более явных течениях, обособлявшихся в недрах Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС), либо остававшихся внесистемными и маргинальными. Хотя достаточно длительное время (1987-1990 гг.) и они выступали в качестве явлений, не противостоявших до конца ни правящей партии, ни — объективно — друг другу.
Как справедливо отмечал доктор социологических наук В.П.Пешков, в сущности, то были только «знамения» иной, мировоззренческой и политической, модели. При этом у компартии могли остаться, в частности, и перспективы — как сохраниться в роли реально правящей инстанции, так и породить «из себя» целую россыпь других (не обязательно враждебных ей) политических организаций, став тем самым чем-то вроде отечественного «Индийского национального конгресса».
Однако перестройка в Советский Союз (СССР) и Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС), породив большие ожидания на передачу в руки «рядового» человека всех механизмов влияния на принятие властных решений, на шанс демократизировать жизнь сверху донизу (58 % мнений) и гарантию неприкосновенности прав личности (73 %) и так далее, в ожидаемом массами виде явно не состоялась. Политическая реформа, нацеленная на изменение роли Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) как партии-государства, институционализируя новую роль Советов, меняла в массовом сознании и привычный образ правящей партии.
К концу 1980-х годов все негативное, что копилось в советском обществе, выплеснулось на поверхность жизни. Важнейшим из проявлений этого стало нараставшее в народе чувства социального неравенства, прежде маячившее где-то на периферии общественного сознания.
«Все наши граждане и формально, и практически равны», — столь однозначно-привычный вывод-лозунг принимали на веру лишь 2-3 процен- та россиян.
«У нас тоже есть богатые и бедные», — настаивали до трети населения.
«В стране идет расслоение, — солидаризировалась с ними чуть меньшая доля граждан, — и возникают все новые слои имущих и неимущих».
И уже к 1989 году исследования ЦИПКР выявили тревожный расклад мнений относительно перспектив развития общества. Только менее трети граждан были уверены, что общество развивается в правильном направлении. Впервые за многие десятилетия прошедшие по стране массовые забастовки почти половиной граждан были расценены так: «Людям надо- ело, что плодами их труда пользуются все, а им не достается ничего; что они живут в своей стране в неравноправном положении».
Но вот что примечательно: на первых порах «нестандартная» ситуация в стране многих из россиян отчасти даже будоражила, вызывала политические эмоции. Постоянный интерес к делам политики в ту пору проявляли около двух третей граждан, эпизодический — еще треть населения. Можно говорить о небывалой политизации масс, что является одним из субъективных признаков революционной ситуации по-Ленину.
На дворе стояло то редкое в жизни любой страны время, когда общество не просто жило, но и «бредило» политикой, жадно отслеживало любой всплеск околовластных баталий и видоизменялось — часто не отдавая себя в том отчета — в соответствии с поворотами и исходами этих схваток. Шла глубокая общественная мутация.
Волна индивидуализма, захлестнувшая страну, переворачивала весомую часть национального менталитета буквально с ног на голову. «Полное равенство, — проповедовала в начале девяностых все более значимая доля советских людей, — вообще невозможно, так как способные и бесталанные есть везде». Банальная мысль. Но, опираясь на нее, отмечал в начале 90-х С.И.Васильцов, как на подсказанный «опытом жизни» и пригодный на все случаи довод, все возраставшая доля людей начала строить моральные и даже политические выводы. Уже более трети граждан, как показывали исследования ЦИПКР, на рубеже 1989 — 1990 годов требовали такого характера общественных отношений, когда «сильный человек может иметь все». Очевидно, что осно- вой этого мнения было причисление себя к «талантам», а всех прочих — к бездарям, и перекладывание вины за нереализованность таких личных самооценок на общество, государство, правящие инстанции.
Причем идеи эти опять-таки плохо сводились воедино, не складываясь даже в подобие политической концепции.
Идеи демократов свергнуть Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) и ввести рынок воодушевляли только 24 процента граждан.
Призывы патриотов к возрождению России через духовность, самодержавие и православие доходили до 27 — 28 процентов населения.
От невнятного же самооправдательного бормотания высших иерархов Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС), как и «новаций» многочисленных «реформаторов» комдвижения, народ просто отмахивался.
Даже представления о вещах внеидеологических: долге и моральной ответственности личности — подвергались размыванию. «Только сам человек вправе судить, хорошо или плохо поступает в тех или иных ситуациях» — таким сделался лейтмотив настроений относительного большинства (41 %) жителей Советский Союз (СССР). И если некоторые из них, примерно каждый четвертый, еще готовы были держать ответ за свои дела перед родными и близкими, друзьями и соратниками по труду, то почти никто уже не соглашался терпеть такие же оценки в свой адрес от «начальства», партии, комсомола и даже общественного мнения в целом.
Апология индивидуализма быстро вырождалась в маргинализацию личности и всего социума. Человек все глубже замыкался и в итоге ... терял себя. Многое, что служило для него предметом гордости и помогало самоутверждению, тускнело, меркло, лишалось привлекательности.
Первыми предельно измельчали, одряхлели и принялись рассыпаться в прах ценности, десятилетиями служившие морально-политическим стержнем и символами советского строя. В 1990 году лишь один из восьми-девяти россиян продолжал верить в социализм, как справедливое и обращенное в будущее общественное устройство. Набившая оскомину грубовато-прямолинейная апология «самого справедливого» строя, отличавшая «позднесоветскую» эпоху, сменялась захлебывавшимися восхвалениями примитивно понимаемого «капитализма». Как отмечал С.И.Васильцов, он как бы занял освободившееся место того «светлого будущего», которое существует в любом народном мировосприятии. Самый правильный порядок, при котором сильному причитается все, а слабому — подаяние и забвение — вот как вдруг увидела его решающая часть (29 %) жителей «позднеперестроечного» Союза.
Кто виноват? Этот, издревле не теряющий на Руси особой остроты и броскости, вопрос также обрел на излете «перестройки» огромную мощь. Но вот что бросалось в глаза. При всей взвинченности массовых на- строений «образ врага» в ту пору выстраивался народным менталитетом слабо. Точнее — образ нового, уже не внешнего (противостоящего Советскому Союзу на мировой арене), а внутреннего врага, якобы пре пятствующего курсу на радикальные перемены. В качестве виновников своих разочарований, несчастий и бед люди предпочитали называть правительство и министерства (45 % мнений), весь управленческий аппарат как таковой (38), Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) (22), а также (20 % оценок) всех, кто «мало работает».
Куда больше беспокоил накат воинствующего национализма. Поддерживая в массе (на 92 %) идею равноправности Центра и республик, решающая доля — около половины — россиян не стеснялась прямо указывать на «местный эгоизм и национализм» как главную причину ухудшения меж- национальных отношений и психологического климата в стране.
В разгоравшихся, но еще поддававшихся «врачеванию» конфликтах на «окраинах» Союза, большинство граждан твердо вставали на сторону единого государства и его интересов. В частности, всего 17 процентов респондентов расценили события 1991 года в Прибалтике: занятие телецентра в Вильнюсе и штурм МВД в Риге — как происки «консервативных и реакционных сил» Союзного руководства. Тогда как 69 процентов, наоборот, главную вину возложили на одержимые национализмом власти, а также «фашиствующих националистов» в этих республиках, от которых надо было защитить честных и мирных жителей.
Суммируя данные десятков социологических замеров тех лет, можно утверждать: соотношение общественных сил, выступавших за сокрушение советского строя (вместе с Советский Союз (СССР)), с одной стороны, и за его сохранение путем очищения и обновления — с другой, выглядело как 1:3 в пользу сторонников Советского Союза. Итоги референдума 1990 года подтверждали это.
Все свидетельствовало о том, что в стране наличествовал колоссальный потенциал для сдерживания мелкодержавной шовинизации республик, обуздания воинствующего национализма в них; для сохранения Советский Союз (СССР). Однако он пропал втуне, не будучи востребован, а то и откровенно блокировался и выхолащивался союзным руководством, верхами Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС).
По данным ВЦИОМ, еще зимой-весной 1991 года, когда близость государственной катастрофы стала вполне ощутимой, до половины граждан прямо заявляли о согласии (ради сохранения СССР) даже на временный запрет «раскачавших» ситуацию митингов, демонстраций, забастовок. Однако готовность эта не была востребована: Коммунистическая партия Советского Союза и государственным структурам не хватило воли и сил, чтобы сплотить те самые «две трети» нации, которые стояли за власть. А ведь в стране в ту пору, если брать в расчет не странно державшие себя «верхи», а народные «низы», не происходило ничего, из ряда вон выходящего.
В бурно менявшемся советском социуме возникала весьма типичная для «плюрализованных» обществ и хорошо известная Западу вещь — так называемое общество «двух третей». В нем треть граждан выступает против существующего порядка, тогда как две трети так или иначе готовы поддерживать и защищать его.
Коренное различие здесь в том, что на Западе этот лояльный к власти слой всегда мог опереться на силу защищаемого им государства, был мо- рально, политически и организационно спаян с ним. В нашей же стране: сначала в Союзе ССР, а затем и в Российской Федерации — все получилось наоборот. Власть все быстрее «ускользала», как бы демонстративно передавалась в руки представителей ущербной «трети». Что еще больше отгораживало ее, эту власть, от народного большинства, чуждого ей по своим ориентациям, взглядам, потребностям.
Вот и Коммунистическая партия Советского Союза, с выстроенными вокруг нее управленческими структурами, оказалась не в состоянии или «перестроечная» верхушка не захотела, самоотключившись в критический момент, сплотить эти решающие «две трети» общества. В итоге ее образ принялся как бы отслаиваться в глазах большинства людей от тех национально-государственных ценностей, в которые они еще верили. А решающая и наиболее здравомыслящая часть граждан оказалась организационно и идейно «ничьей», обрекаемой на общественную «бесхозность» и изоляцию. Альтернативные выборы 1989 года показали, что Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) имела все шансы побеждать и в условиях плюрализма, многопартийности. Из 2900 кандидатов на 1500 мест выдвинутыми в более свободной конкурентной борьбе членами Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) были 86 процентов, а избрано оказалось — 87,6. Для сравнения: в прежнем Верховном Совете Советский Союз (СССР) коммунисты составляли 71 процент.
Как показывали исследования, людей, как правило, не пугали ни те, кто упрямо сохранял членство в компартии, ни последователи даже самых экзотических неформальных, как их тогда называли, организаций. К тому же, несмотря ни на что, относительное большинство народа (около трети) не видело в ту пору иного реального пути к политике, кроме обновленных партийных, комсомольских и профсоюзных организаций. На всевозможные «неформальные» движения надеялся лишь один из шести россиян. Общество выжидало...
Вот характерные цитаты на полях анкет, полученных ЦИПКР в 1989 году:
— «Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) — как нашкодивший ребёнок: и жалко, и наказать надо» (инженер из Тулы).
— «Горбачёв — кукла в кукольном театре. Кто дергает нитки?» (пенсионерка из Ленинграда).
Даже начинавшие в ту пору покидать ряды Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) не спешили представлять это как свой конфликт с нею. Включая деятелей, возглавивших всю антисоветскую и антикоммунистическую трансформацию. На удивление красноречив в этом смысле такой исторический документ, как заявление члена ЦК Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС), Председателя Верховного Совета РСФСР Б.Н.Ельцина о выходе из рядов компартии.
Речь в нем идет о долгих раздумьях, предшествовавших данному решению (об антикоммунистических убеждениях — ни слова). Об огромной ответственности и нагрузке, легшей на его плечи после избрания Председателем Верховного Совета РСФСР. Однако Борис Николаевич вовсе не «бросал перчатку» Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) и не провозглашал борьбу с ней. О необходимости иметь большую свободу рук для выполнения новых служебных обязанностей, но никак не о желании создать что-либо альтернативное существовавшей системе власти. Говорилось о готовности сотрудничать со всеми партиями страны, а следовательно, и с коммунистами.
Более того, в выступлении на XXVIII съезде Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС), которое предшествовало заявлению о выходе из Компартии, Председатель Верховного Совета РСФСР Б.Н.Ельцин даже рисовал образ обновленной Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС), действующей в демократическом государстве при многопартийной системе. На его взгляд, это должна быть партия парламентского типа, которая имеет все шансы стать ведущей и побеждать на выборах в лице той или иной из своих фракций.
Напомним, что даже в преддверии августовских событий 1991 года Б.Н.Ельцин считал необходимым встречаться с лидерами Коммунистической партии РСФСР для согласования взглядов на актуальные проблемы развития страны. Сегодня это кажется странным, но так было...
Многое тогда подтверждало тезис, почти еретический и в наши дни, но строго обоснованный свидетельствами самой рассматриваемой эпохи: «дефицит доверия» к Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) даже на излете горбачевского правления выглядел не столь уж всеобщим. Это давало партии шанс заново укрепить свои позиции. У нее оставалась возможность если и не встать над схваткой, то занять в ней положение «медиатора» — примирителя, высшего авторитета, своего рода третейского судьи.
Опрошенные в 1990-м граждане предупреждали: «Если партия не станет современной, её сметут» (рабочий из Свердловска, заметка на полях анкеты ЦИПКР).
Но время шло, а никаких весомых шагов в направлении активизации и осовременивания не делалось. Руководство Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) так и не использовало ту тягу к порядку, спокойствию, бесконфликтности, что еще доминировала в широчайших народных массах. Оно с демонстративностью игнорировало патриотическую волну и оставалось едва ли не загипнотизированным вспышка всевозможных демократических акций и выпадов.
Исследования ЦИПКР показывали: авторитет Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) держался крепче, нежели престиж почти всех остальных старых властных институтов как Союзного, так и республиканского значения. По сути дела, партия в те дни оказалась только частично нивелированной с остальными общественными инстанциями и силами. Каждый второй из советских людей продолжал прислушиваться к ней. Об абсолютном же разрыве с коммунистами заявляла только четверть граждан.
Даже такое мощное в те дни оружие «демократических» сил, как призыв изъять из Конституции статью о руководящей роли Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС), поддерживался лишь половиной населения. Но «перестроечное» руководство Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) почему-то прислушалась не ко второй половине, бывшей противникам иконституционной департизации, а своим оппонентам, требовавшим департизации. В итоге шестую статью Конституции о «руководящей и направляющей» Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС), спустя пару лет заменили на 80-ю статью «танковой» Конституции о «руководящей и направляющей» роли правителя, который определяет основные направления внутренней и внешней политики.
Опросы свидетельствовали: упадок Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) по большей части провоцировался буквально всенародным отторжением лично генсека-президента М.С.Горбачева и его «перестроечной» политики. В противовес личностному горбачевскому фактору государственническая доминанта в массовом сознании в значительной степени укрепилась. Социологические исследования 1989-1990 годов фиксировали рост «государственнического» типа политического сознания у респондентов с 17 до 50 процентов. С державной доминантой тесно и напрямую был связан национальный стереотип авторитарно-харизматической власти. Как отмечал основатель ЦИПКР С.И.Васильцов в 1989 году, половина опрошенных центром граждан считала, что «дело не в количестве партий, а в том, чтобы у руководства стоял энергичный деятель», а М.С.Горбачев явно этим ожиданиям не соответствовал. Например, исследования ВЦИОМ фиксировали стремительное падение популярности Генерального секретаря ЦК Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС), которого еще в 1988 году «человеком года» сочли 51 процент граждан, а уже в 1990 — лишь 16.
На излете 1989 года, рассматривая перспективы партии, решающая доля российской части населения Советский Союз (СССР) предпочитала оттягивать принятие окончательного решения о судьбах недавно «ведущей и направляющей силы» и «мялась» в оценках ситуации, «топталась» в политических делах. Вера народа в способность Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) преобразиться не исчерпалась. Но отошла на второй план. Главным же сделалось уклончивое предложение «подождать», как сложатся «обстоятельства»...
Естественно, долго такая «подвешенность» умонастроений сохраняться не могла. Хотя представления о методах и путях адаптации Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) к новым общественно-политическим условиям и видение народом ее грядущей государственной роли были для партии не безнадежными. Исследования показывали колоссальный низовой, и по большей части стихийно складывающийся, морально-политический потенциал, овладев которым, Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) имела несомненный шанс достойно выйти из «перестроечных» трудностей.
Но... этого не произошло. Паралич в партийно-государственной элите, как теперь мы понимаем сознательно организованный «архитекторами перестройки», воспринимался даже как потеря инстинкта самосохранения. А это возбуждало в народе недоумение, перераставшее (часто скачками) как в раздражение, недовольство, так и в пассивность, отстраненность от политики. Настроения народа — именно народа, а не столичных интеллектуалов, постоянных демонстрантов и участников стационарных пикетов — и устремление партийных «верхов», чем дальше, тем безнадежнее расходились в разных направлениях, разрывая и национальный менталитет, и всю страну на части.
Чем дальше, тем очевиднее вся управленческая система, выстроенная вокруг Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС), приобретала в глазах современников облик силы, создающей лишь беспорядок и разрушения. В итоге, вплоть до августа 1991 года, продолжалась редкостная и парадоксальная трансформация: власть предержащая партия, не встречая еще сколь-либо организованного противодействия в стране, сама превращалась в оппозицию, разрушала то устройство общества, которое она же десятилетиями возводила, оберегала и чей образ внедряла в массовое сознание в качестве главной ценности и цели.
И в этом оппозиционном, а точнее — деструктивном — качестве Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) все решительнее не принималась страной. А это и было целью «перестройщиков» - свалить весь общественный негатив контрреволюционной трансформации на партию-государство.
Перестройка высвободила колоссальную энергию, которая была использована для разрушения страны.
Являвшаяся ядром советской государственности Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) так и не сумела или не захотела мобилизовать и ввести в действие тот потенциал доброжелательно нацеленных на нее массовых ориентаций, что даже в самые тяжелые моменты сохранялись в обществе.
Эрозия правящего образа Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) происходила, но она была не катастрофичной. Общественная инерция была колоссальной. Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) оставалась ключевой силой в системе народного представительства, как в Советский Союз (СССР), так и РСФСР. В случае многопартийных выборов компартия, по всем замерам, могла исполнять ту роль, что ныне играет «Единая Россия», получая поддержку 40-60% избирателей. Правящая в Советский Союз (СССР) партия имела шанс эволюционировать в доминантную политическую силу, обеспечивавшую и необходимую трансформацию общества, сохранение государства как мировой державы. Однако значительная часть партийно-хозяйственной и силовой элиты, видимо, рассчитывала провести смену общественного курса и проекта, не модернизируя советскую партию власти, а дефрагментируя, разрушая ее.
А в условиях, когда компартия, как даже было установлено на процессе по «делу Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС)» в Конституционном суде, это была не партия, а система управления государством, такое саморазрушение привело и к саморазрушению исторической России в лице Советский Союз (СССР).
Политическая и организационная «бесхозность» прогосударственного большинства, включая и депутатский корпус, помогла триумфу взглядов и умонастроений меньшинства, ставившего на сокрушение всей советской державности.
Не предопределенная состоянием народного менталитета гибель Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) и связанного с ней общественного устройства стала реальностью. В партии — чем дальше, тем очевиднее — происходило разделение двух ее «Я». Одно из них олицетворялось частью управленцев - распорядителей госсобственности, которая пошла на союз и слияние с той «третью» общества, что ставила на разрушение страны. А другое — низовым, массовым, патриотически ориентированным движением, представлявшим интересы «двух третей» населения, готовых встать на защиту основ отечественной государственности, но лишенных механизмов организационного и идейного взаимодействия с Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС).
Кстати, первая, явно запоздалая, попытка наладить эту взаимосвязь, приведшая к образованию КП РСФСР, не удалась. Ее просто не успели развить. Этот эксперимент был прерван ельцинским запретом Компартии после провала выступления Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) в августе 1991 года, когда советские спецслужбы уже не просто дистанцировались от защиты партии-государства, но и стали действовать в большинстве своем на стороне разрушителей.
6. ГКЧП как последняя попытка спасти СССР: могли ли победить просоюзные силы?
Заметим, что социологи вот уже несколько лет, представляя данные различных замеров, оправдали Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП). По крайней мере, в восприятии граждан позитивное отношение стало перевешивать негатив. И вот даже государственное агентство РИА Новости в заметке «Треть века главной русской трагедии» сподобилось признать правоту Государственного комитета по чрезвычайному положению : «ГКЧП — орган, взявший на себя всю полноту власти в разваливавшейся по вине президента Горбачева стране. Государственный комитет по чрезвычайному положению был абсолютно прав».
Да, понятно, что действия ГКЧП 19 августа 1991 года — это судорожная попытка союзных силовиков и небольшой части советского партийно-политического аппарата попытаться предотвратить распад СССР в условиях, когда под прикрытием Горбачева были сданы, как уже отмечалось, три важнейшие системы, обеспечивающие целостность государства:
- разрушено централизованное госуправление в экономике (например, печально знаменитые рыжковские постановления по кооперативам, дезорганизовавшие финансовую систему страны);
- де-факто ликвидирована госмонополия на внешнюю торговлю (стал образовываться паразитарный слой внешторговых перекупщиков);
- уничтожена госуправленческая вертикаль КПСС под прикрытием лозунга передачи власти Советам (с тем же эффектом, что случился после февраля 1917 года с перехватом власти на местах либеральными профессорами-говорунами из земств).
Да, существуют очень разные мнения, очень разные воспоминания, но факт остаётся фактом — Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) намеревался произвести ряд решительных мер по выводу страны из глубочайшего и крайне опасного кризиса. Комитет этот создали не какие-то случайные люди, прибежавшие с автоматами в государственные здания, а политики, занимавшие высшие посты в государстве: вице-президент, премьер-министр, министр обороны, председатель КГБ...
Прав Г.А.Зюганов - члены Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) не захватывали власть: «Это все люди при власти, они ничего не брали, они наделены этой властью».
В их действиях всё было законно. Более того — они обязаны были так поступать. И собери А.И.Лукьянов вовремя Президиум Верховного Совета и Верховный Совет для утверждения решений Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП), никаких бы сомнений в легитимности не было. И указы Ельцина, по которым «перехватывалась» власть, не имели бы правового обоснования - будь приняты союзным парламентом подтверждающие указы Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) решения. Ведь даже сепаратистские власти республик Закавказья и Прибалтики, в первый день, заявляли о готовности выполнять указания Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП).
Но, к сожалению, члены Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) оказались неподготовлены для действий в экстремальной ситуации, проявили двойственность в отношении ушедшего «в затвор» Горбачева, который 18 августа сказал им: «Черт с ним. Делайте, что хотите». К сожалению, члены Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) оказались слишком мелкими политиками, хотя и были большими бюрократами. Они не сумели предотвратить то, что в последствии произошло, когда их использовали «втемную» и переиграли. Да, их просто переиграла прозападная часть партийно-государственного аппарата и силовиков, нацеленная на отказ от советского цивилизационного проекта, желавшая «конвергенции» и «вхождения в Европу».
Одной из причин неудачи ГКЧП стал и раскол в поддерживавших его просоюзных силах. Как видно из опубликованных свидетельств, внутри самого ГКЧП существовали три противоречивые группы:
- Искренние патриоты (Стародубцев, Тизяков), желавшие сохранить Союз;
- Карьеристы, стремившиеся к личной власти;
- Скрытые организаторы-провокаторы, планировавшие ликвидацию КПСС через провокацию (напомним про свидетельства о противоречивой роли председателя КГБ КРючкова и лояльности Ельцину недавно выделенной из КГБ его российской структуры).
Этот раскол, кстати, во многом, и предопределил нерешительность комитета.
Ключевые субъективные ошибки ГКЧП, предопределивше его поражение:
- Тактическая нерешительность: Отказ от ареста Ельцина и выпуск из самоизоляции Горбачева, хотя Олег Бакланов (член ГКЧП) позднее признавал: «Для успеха требовалось нейтрализовать 20-30 ключевых фигур».
- Пропагандистский провал: Вместо программы выхода из кризиса и решительных мер по наведению порядка, к которым оказались готовы все мятежные республики от Прибалтики до Грузии – шла лишь трансляция балета «Лебединое озеро». Ельцин же вёл прямой диалог с народом, который демонстрировало ... Центральное телвидение СССР.
- ГКЧП даже не предложил внятных экономических реформ, хотя дефицит стал главной болью населения. При такой экономической слепоте еще большее отторжение вызывала бездеятельность на антикоррупционном фронте. Как уже отмечалось, Комитет игнорировал данные о хищении $12 млрд валютных резервов и 300 тонн золота (позже подтверждённые главой ЦБ РФ Матюхиным). Без плана спасения экономики поддержка населения была обречена.
- Роковую роль сыграл «внутренний саботаж». По версии Кургиняна, часть силовиков была сторонниками «операции Ёж»: плана временной передачи власти Ельцину для дискредитации рыночных реформ («чтобы народ, сев голым задом на ежа гайдаровского капитализма, захотел вернуть социализм»). Не случайно Ельцина не изолировали при перелёте из Алма-Аты, а войска отвели от Белого дома.
Технически победа была возможна при жёстком сценарии: изоляция оппонентов, активизация здоровой части КПСС, экстренная экономическая программа и как следствие – визуализация массовой поддержки просоюзного большинства населения. Если бы первый секретарь МГК КПСС Ю. Прокофьев вывел на улицы 20-30 тыс. партактива – баланс сил изменился бы кардинально. Легитимация действий ГКЧП через Верховный Совет СССР быстро бы перенастроило региональные власти, где 19-20 августа 1991 г. 43 из 87 региональных Советов даже в условиях паралича Президиума Верховного Совета СССР во главе с А.И.Лукьяновым поддержали ГКЧП или заняли выжидательную позицию. Утверди Президиум Верховного Совета СССР указы ГКЧП и другие решения – легитимность Ельцина исчезла бы.
Но главное поражение у ГКЧП – идеологическое: Теория конвергенции и вхождения в «цивилизованный потребительский рай Запада» разъедала волю элит,подпитывали массовый протест столичного «среднего класса», не догадывавшегося, что «реформаторы» скоро отправят его «под нож», а ГКЧП не предложил ни позитивной альтернативы, ни представил реальных угроз.
Последствия мы с вами, к великому сожалению, очень хорошо знаем: развалена страна, уничтожен Советский Союз, разрушена политическая система, которая, при всех её недостатках, гарантировала стране развитие, единство, целостность и благополучие. Это теперь признают даже нынешние высшие руководители, глядя с высоты тридцатилетнего опыта.
А теперь про риторический вопрос: «А мог бы победить ГКЧП?».
Он, конечно, риторический, но большой шанс победить был. И об этом говорят собранные мной данные различных исследований и архивных документов.
Напомню, что перед августом 1991 года, без внимания со стороны парламента и общества, прошли первые акции Б.Ельцина в статусе президента, которые свидетельствовали о нарастании авторитарных тенденций и стремлении спровоцировать «просоюзную» часть руководства страны на «игру мускулов». Российский президент, используя всю мощь и авторитет нового государственного института, стал наносить удары по своему главному политическому противнику – КПСС и КП РСФСР, запретив их деятельность на предприятиях и в учреждениях Указом от 20 июля 1991 года. И хотя в Постановлении ЦК КП РСФСР от 6 августа 1991 года «О неотложных вопросах работы партийных организаций Компартии РСФСР в связи с Указом Президента РСФСР от 20 июля 1991 года «О прекращении деятельности организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР» руководителям организаций и учреждений предлагалось не принимать мер, направленных на прекращение деятельности оргструктур политических партий, все же законность этого Указа, даже толком, не была проверена и не рассмотрена ни в Верховном Совете, ни в комитете конституционного надзора - из-за парламентских каникул. Но эти действия, равно как и горбачевские планы нового Союзного договора, и спровоцировали активность «просоюзных» сил в форме ГКЧП.
Каково было состояние общественного мнения в отношении ГКЧП? Напомним результаты всероссийского опроса, проведенного ВЦИОМ в сентябре 1991 года: 55 процентов граждан посчитали, что успеху ГКЧП помешали, главным образом, «решительные действия руководства России», 57 - «сопротивление народа», и 34 - плохая организация «переворота». Большинство исследований того периода, как правило, были посвящены простой проблеме: ты «за» - ГКЧП или «защитников Белого дома?». И здесь самое важное: даже на пике разгрома ГКЧП, как выясняется, не было однозначного политического доминирования в общественном мнении о поддержке «защитников парламента». Так, СМИ, со ссылкой на Президента СССР М.Горбачева, в конце сентября 1991 года привели такие данные о поддержке в стране действий ГКЧП: «Разговор о социальной базе путчистов — экономически пассивной части населения, отличающейся «люмпенским» сознанием, — Горбачев проиллюстрировал цифрой: ГКЧП поддержало 40% населения. И развел руками: «Что делать? Такая страна». Естественно, либеральные СМИ не могли принять такие социологические данные, т.к. в массовом публичном обиходе использовались данные опроса ВЦИОМ, по которым «ГКЧП поддержало от силы 20% населения».
В настоящее время опубликовано большое число документов местных руководящих органов КПСС, которые информировали ЦК КПСС о массовых настроениях в те дни. И они не свидетельствуют о доминировании «защитников Белого дома». Хотя даже из материалов, организованных Верховным Советом РСФСР парламентских слушаний «О роли организационных структур КПСС и Компартии РСФСР в государственном перевороте 19-21 августа 1991 года», следует, что общественные настроения в те дни были весьма неоднозначны в отношении, как ГКЧП, так и «защитников парламента».
Генеральный прокурор РСФСР В.Г.Степанков уже тогда проинформировал депутатов о существовании телеграммы Секретариата ЦК КПСС на места, которая предписывала: «В связи с введением чрезвычайного положения в отдельных местностях СССР просим регулярно информировать ЦК КПСС о положении в регионах, настроении людей, о принимаемых мерах по наведению порядка и дисциплины, о реакции населения на мероприятия Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР».
Весьма характерный срез отношения населения к действиям ГКЧП и «защитников парламента» дают шифротелеграммы в ЦК КПСС из Челябинского обкома КП РСФСР - «О состоянии Челябинской области в условиях чрезвычайного положения». «Основная масса населения с пониманием и надеждой восприняла образование ГКЧП, первые его документы, — сообщал в ЦК секретарь обкома партии Литовченко. – Но бесконечное повторение 19 августа одних и тех же материалов к вечеру вызвало много вопросов: где Горбачев, неужели комитету больше нечего делать? В конце дня в местную организацию «ДемРоссии» стали поступать документы от Бориса Ельцина, сразу же обнародованные на митинге, по местному телевидению и радио. Руководство облсовета 19 августа приняло решение об исполнении законов только России. В этой обстановке правоохранительные органы области не принимают необходимых мер по выполнению заданий ГКЧП. 20 августа на Центральной площади Челябинска прошли два митинга, организованных депутатами областного и городского Советов в поддержку Ельцина и осуждавших членов ГКЧП как самозванцев и заговорщиков. В митингах участвовало около двух тысяч человек. В течение 20 августа обком КПСС не получил от Центра никакой информации о действиях ГКЧП для координации своей работы. В такой ситуации инициатива может быть полностью перехвачена сторонниками Ельцина. Считаем необходимым дать со стороны ГКЧП более четкие оценки действиям Ельцина, подкрепить обращение к народу реальными гарантиями, прежде всего в социальной сфере, наведении дисциплины и порядка».
Спустя день, поступает вторая телеграмма: «В целом обстановка в области стабильна, в трудовых коллективах сохраняется нормальный производственный ритм. Однако усилиями президиума Челябинского горсовета, некоторых народных депутатов России, областного и городского Советов, областного радио, телевидения и газет она заметно осложнилась, т.к. постановления ГКЧП N1 и 2 интерпретируются, нагнетаются страсти, распространяется непроверенная информация, публикуются только распоряжения и указы республиканских органов. 20 августа на Центральной площади областного центра президиум горсовета провел три митинга. На утреннем участвовало до 500 человек ... Мощному психологическому воздействию подвергаются офицеры гарнизона. Практические шаги обкома и партийных органов на местах серьезно затруднены из-з отсутствия объективной информации».
О дезориентации на местах в августовские дни 1991 года свидетельствуют и такие оценки участников процесса по «делу КПСС» в Конституционном суде: «Президент Б.Н.Ельцин призвал трудящихся страны к забастовке, но никто не бастовал. Гэкачеписты призвали партию и народ поддержать их, но поддержки не последовало».
В итоге, «путч ГКЧП» и «защита парламента» в августе 1991 года, в менталитете решающей доли россиян, стойко ассоциировались, как игры верхушечных сил, о чем свидетельствуют последующие исследования общественного мнения. Изучение деятельности органов власти на местах, которое вел Президиум Верховного Совета РСФСР после августа 1991 года, подтверждало вывод о том, что поддержка действий Б.Н.Ельцина и тогдашнего руководства Верховного Совета РСФСР в регионах была весьма слабой. Соотношение сил было – половина на половину.
В течение 19-20 августа 1991 года против ГКЧП выступили 44 региональных Совета, а поддержали или заняли выжидательную позицию – 43. Да, прямо поддержавших ГКЧП было только 10 регионов. Но и качество поддержки российского руководства в дни кризиса было спорным. Из 20 республик – только 3, из 6 краев – только 1. Но зато из 9 автономных округов – 6.
Так, по данным опроса Центра исследований политической культуры России (ЦИПКР), проведенного в декабре 1992 года в 30 регионах страны, две пятых граждан соглашалась оценить произошедшее в духе официальных разъяснений: мол, удалось сорвать попытку консерваторов из госаппарата, КГБ и армии задушить нарождающуюся российскую демократию и захватить власть. Для значительной части населения (до 35 %) августовские события оказались иным — «попыткой патриотических сил предотвратить распад СССР». К тому же еще примерно четверть граждан распознала в драме ГКЧП «хорошо разыгранный спектакль», в результате которого «демократы» избавились от своих главных противников.
Следующий опрос на «августовскую тему», предпринятый ЦИПКР уже в 1998 году, в разгар думско-правительственных кризисов, показал серьезные изменения в оценках россиян событий 1991 года. Равная доля граждан (по 14-15%) занимала радикальные позиции.
С одной стороны, твердые сторонники Б.Н.Ельцина сожалели, что в августе 1991 года был упущен шанс «до конца покончить с коммунистами». С другой – не нашлось «какого-нибудь генерала», который прихлопнул бы и ГКЧП, и демократов.
Вообще, чересполосица мнений была такова. Попыткой консерваторов уничтожить демократические порядки в стране посчитали события ГКЧП 20 %. Вылазкой руководителей госаппарата, КГБ и армии, попытавшихся захватить верховную власть для себя, - 21 %. События назвали провокацией, так как лидеры путча были марионетками в руках М.Горбачева, 12 % респондентов. Попыткой патриотических сил предотвратить распад СССР события тогда посчитали 35% опрошенных. Хорошо разыгранным спектаклем, в результате которого демократы избавились от конкурентов и противников, затормозив падение своего престижа в стране. назвали августовский «путч» - 23 %. Еще 5% посчитали, что это была лишь попытка смещения Горбачева, не способного руководить.
Как видим, к концу 1990-х радикализм в оценке событий 1991 года уже был присущ меньшинству. Верх, к концу 1990-х годов, в народе брали другие чувства.
Во-первых, в нем доминировало мнение, что главная вина гэкачепистов состоит в том, что они оказались чрезмерно слабы, вялы, нерешительны и, начав дело, не довели его до конца. На это в совокупности сетовали до трети россиян.
Во-вторых, царила убежденность, будто не все еще потеряно. Опыт августа 1991, как и октября 1993 года, не пропал, на их взгляд, даром, многому научил и еще очень даже может стране пригодиться. Это мнение разделяли до половины граждан (в 1994 г. - 53 %, а в 2005 – 43). При этом с годами нарастало осознание трагичности события, имевшего гибельные последствия для страны и народа. Это мнение разделяли в 1994 году 27 процентов россиян, а в 2005 – уже 36. В последующие годы в массовом восприятии произошло стирание граней тех событий, резко увеличилась доля граждан, затруднившихся высказать свою точку зрения.
И еще любопытный извив общественного мнения. Например, в мае 1992 года, по данным опроса ВЦИОМ, уже 30 процентов граждан испытывали сострадание к членам ГКЧП – узникам «Матросской тишины», хотя в августе об их поддержке заявляли, по данным того же Центра, менее 20 процентов.
Особенно, в после августовский период, сенсационно прозвучали данные опроса ВЦИОМ, проведенного в ноябре 1991 года. На вопрос «Поддержали бы Вы сейчас или нет лозунги, провозглашенные руководителями ГКЧП: сохранение единства Союза, наведение порядка в стране и т.п.?» - положительно ответили 41 процент респондентов, отобранных по всесоюзной выборке. Столько же были против. Не дали определенного ответа 18 процентов респондентов.
Вообще, наличие двух пятых граждан, заявляющих о поддержке устремлений ГКЧП в 1991 году, – это ясный ответ на вопрос о гипотетической возможности успеха этого проекта.
7. Уроки для нынешней России
Попытка спасти историческую Россию в формате Советский Союз (СССР), предпринятая Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) — не привела к успеху. Но, как показывают данные социсследований, даже в условиях тотального информационного давления, которое организовали силы, стоящие за «оранжевой революцией» 1991 года, в массовом сознании поддержка ГКЧП была значительной. Даже спустя тридцать лет, по данным опросов различных федеральных полстеров, фиксируется относительное большинство тех граждан, кто уверен в правоте ГКЧП.
Вся беда в том, что организованные политические силы, на которые могли бы опереться в августе 1991 года «просоюзные» силы, оказались деморализованы - как июльскими ельцинским указами о запрете деятельности КПСС и КП РСФСР, так и бездействием руководства КПСС и Верховного Совета СССР в августовские дни. Да и сами члены ГКЧП не решились прибегнуть к прямой «уличной» поддержке народа.
Как справедливо отмечают исследователи, если бы первый секретарь МГК КПСС Ю.Прокофьев захотел бы вывести на любую площадь 20-30 тыс. человек партактива и рабочих союзных предприятий, то сумел бы сделать это. Что, как минимум бы, уравновесило не столь уж и значительную «демократическую массовку» у Белого Дома 19-20 августа 1991 года, и развитие событий пошло бы по другому сценарию.
Кстати, сам Ю.Прокофьев, спустя тридцать лет после этих событий, корит себя за августовские ошибки: «Обида пришла потом — на самого себя. Из-за того, что не сделал всего, что мог и должен был сделать. Причем, не из-за страха или нерешительности, а просто из-за непонимания ситуации. Понимание многих вещей пришло потом. Еще была обида на народ».
В свою очередь, Начальник Службы безопасности президента, экс-сотрудник КГБ СССР Александр Коржаков как-то написал: «КПСС правила 70 лет, теперь мы. Только «мы» — это те, кто взял власть в 90-е».
Под «мы» он подразумевал не только окружение Ельцина, но и новых приватизаторов включая Чубайса, Березовского, Юмашева и других, которые, по его словам, стали ключевыми фигурами в постсоветской России. И еще цитата из Коржакова про ситуацию к моменту президентских выборов июня 1996 года: «А вообще на тот момент, 20 июня 1996 года, у нас был только один миллиардер в стране — Виктор Черномырдин. А остальные — Березовский, Ходорковский и другие — были скорее мультимиллионерами. А вот после в результате залоговых аукционов в России 10 - 15 новых миллиардеров появилось в течение полугода».
Про этих новых правящих «мы» говорит и Анатолий Чубайс, прилежный участник проектов Джермена Гвишиани - зятя премьера Косыгина и тестя премьера Примакова, члена Римского клуба и основателя Международного Венского института МИПСА/ВНИИСИ:
"...Мы занимались не сбором денег, а уничтожением коммунизма. Мы знали, что каждый проданный завод — это гвоздь в крышку гроба коммунизма. Дорого ли, дёшево, бесплатно, с приплатой — двадцатый вопрос, двадцатый. А первый вопрос один: каждый появившийся частный собственник в России — это необратимость.»
Но такой переворот в отношениях собственности был возможен только при демонстративном и шокирующем отказе от советского альтернативного проекта общества социальной справедливости и встраивании в глобальный западный капиталистический проект. Если ранее реформы проводились «сверху» при сохранении идеологического контроля Компартии, то в 1985–1991 гг. правящая группа не просто допустила антисоветскую идеологию и неконтролируемый плюрализм, а целенаправленно насаждала их для ликвидации КПСС как системы управления страной и контроля за номенклатурой – распорядителями государственной собственности.
Кстати, это прекрасно видно на таком примере. Первое что сделал член ЦК КПСС Б.Н.Ельцин, спорно выиграв мандат Председателя Верховного Совета РСФСР – упразднил органы народного контроля. А затем, спустя год, в канун 7 ноября 1991 года – «запретил» КПСС и КП РСФСР.
Коренная и резкая разбалансировка системы управления привела к тому, что очередная трансформация, в отличие от ленинской, сталинской, хрущевской и брежневской эпох, обернулась системным кризисом. А уже управленческий кризис во всех его ипостасях (от продовольственной до морально-политической) стал удобным поводом для ликвидации советского социалистического проекта и сбрасыванием всех общественных издержек от такой трансформации на КПСС.
Да, перестройка стала третьей масштабной попыткой (после 1930-х и начала 1950-х гг.) адаптировать советскую модель к внешним вызовам. Но в условиях возникновения внутри руководящего слоя субъекта, не заинтересованного в продолжении советского социалистического проекта, рукотворный кризис управляемости КПСС привел не только к демонтажу системы управления страной через КПСС и Советы, но и к расчленению исторической России в форме СССР, распаду единого государства на два десятка субъектов международного права.
Кстати, после отречения Николая II, иностранной интервенции и гражданской войны на территории исторической России возникло от 40 до 50 квази-государственных образований с разной степенью международного признания. И тогда более ста лет назад Ленину, а затем Сталину пришлось восстанавливать территориальную целостность исторической России. И это удалось только им, причем только на советских основаниях. Все прочие проекты, несмотря на поддержку иностранных интервентов просто провалились.
Следует отметить, что сегодня, спустя треть века после разрушения СССР, процесс активных попыток расчленения и дробления исторической России, судя по всему не закончен. Внешние силы теперь исповедуют концепцию «отмены русских как государствообразующего народа» и «деколонизацию» самого крупного осколка исторической России – Российской Федерации. Причем в тех же США, в команде Трампа постсоветскую элиту рассматривают как продолжение той советской, которая без войны проиграла им «холодную войну». А значит, «деколонизация» считается вполне возможной без нанесения поражения на поле боя. Просто надо повторить те же процессы в современных российских верхах, что Запад стимулировал в перестройку.
И пока мы сами себе честно не ответим, почему СССР через концепт перестройки так сокрушительно проиграл холодную войну, вероятность повторения исторического урока – велика. Опять часть российского правящего класса, «задрав штаны» готова бежать за заманухами Трампа. Вновь проглядывается сценарий как Запад, словно сорок лет назад, переиграет нашу современную «элиту» без войны и «деколонизируют» в пыль последний крупный осколок исторической России. Этого современной «пятой колонне», берущей родство с «перестройки», КПРФ и все ответственные, государственно-патриотические силы позволить не могут.
Надо отдавать отчет, что риски повторения трагедии августа 1991 года сегодня существуют. И они могут реализоваться при наложении трех факторов. Первый - кризис доверия к властию Он пока купируются сверхрейтингом президента, но бесконечно стабильность на одном гвозде висеть не может. Второй - компрадорская психология элит, часть из которых надеется вернуться во времена счастливого обмена «стеклянных бус» западного сверхпотребления на вывоз отечественных ресурсов, как это было при «дедушке Ельцине». Но надежды замириться с мировым гегемоном, принявшим решение зачистить ракормившуюся российскую олигархию могут быть реализованы теперь только через условия «деколонизации России», то есть тотального ее расчленения. Третье - отсутствие суверенной идеологии, альтернативного цивилизационного проекта. А это риск, что восставшая провинция глобального капитализма будет нейтрализована, не имея своей цивилизационной идентичности и проекта.
Сегодня эти три угрозы блокируются жёсткой позицией силовиков и консолидацией общества вокруг целей СВО, включая путинские «возврата к ситуации до 2022 года не будет» и «капитализм исчерпал себя». Но ведь прагматичные силовики и технократы уже предавали историческую Россию и в феврале 1917, и в августе 1991 года…
Да, история не знает сослагательного наклонения. Однако требует изучать ее и извлекать необходимые уроки.
Сергей ОБУХОВ,
Доктор политических наук,
Центр исследований политической культуры России